Неточные совпадения
Левин забежал опять к жене спросить у нее
еще раз,
простила ли она его за вчерашнюю глупость, и
еще затем, чтобы попросить ее, чтобы она была ради Христа осторожнее.
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал читать молитву, не помню какую… Да, батюшка, видал я много, как люди умирают в гошпиталях и на поле сражения, только это все не то, совсем не то!..
Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни
разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как отец… ну, да Бог ее
простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?
Долго
еще находился Гриша в этом положении религиозного восторга и импровизировал молитвы. То твердил он несколько
раз сряду: «Господи помилуй», но каждый
раз с новой силой и выражением; то говорил он: «
Прости мя, господи, научи мя, что творить… научи мя, что творити, господи!» — с таким выражением, как будто ожидал сейчас же ответа на свои слова; то слышны были одни жалобные рыдания… Он приподнялся на колени, сложил руки на груди и замолк.
Мы расстались дружески. Пугачев, увидя в толпе Акулину Памфиловну, погрозил пальцем и мигнул значительно; потом сел в кибитку, велел ехать в Берду, и когда лошади тронулись, то он
еще раз высунулся из кибитки и закричал мне: «
Прощай, ваше благородие! Авось увидимся когда-нибудь». — Мы точно с ним увиделись, но в каких обстоятельствах!..
Когда же приспело время ее, внял наконец Господь их молитвам и послал им сына, и стал Максим Иванович,
еще в первый
раз с тех пор, светел; много милостыни роздал, много долгов
простил, на крестины созвал весь город.
Все жители Аяна столпились около нас: все благословляли в путь. Ч. и Ф., без сюртуков, пошли пешком проводить нас с версту. На одном повороте за скалу Ч. сказал: «Поглядите на море: вы больше его не увидите». Я быстро оглянулся, с благодарностью, с любовью, почти со слезами. Оно было сине, ярко сверкало на солнце серебристой чешуей.
Еще минута — и скала загородила его. «
Прощай, свободная стихия! в последний
раз…»
«Good bye!» — прощались мы печально на крыльце с старухой Вельч, с Каролиной. Ричард, Алиса, корявый слуга и малаец-повар — все вышли проводить и взять обычную дань с путешественников — по нескольку шиллингов. Дорогой встретили доктора, верхом, с женой, и на вопрос его, совсем ли мы уезжаем: «Нет», — обманул я его, чтоб не выговаривать
еще раз «good bye», которое звучит не веселей нашего «
прощай».
— О, как вы говорите, какие смелые и высшие слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, счастие — где оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня
еще раз вас видеть, то выслушайте всё, что я вам прошлый
раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю,
простите меня, я страдаю… — И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
— Вы делали для них подписку, это
еще хуже. На первый
раз государь так милосерд, что он вас
прощает, только, господа, предупреждаю вас, за вами будет строгий надзор, будьте осторожны.
— Как это ты в тридцать лет не научился говорить?.. таскает — как это таскать дрова? — дрова носят, а не таскают. Ну, Данило, слава богу, господь сподобил меня
еще раз тебя видеть.
Прощаю тебе все грехи за сей год и овес, который ты тратишь безмерно, и то, что лошадей не чистишь, и ты меня
прости. Потаскай
еще дровец, пока силенка есть, ну, а теперь настает пост, так вина употребляй поменьше, в наши лета вредно, да и грех.
— Кому сыщик, а нам дружок…
Еще раз,
простите великодушно.
— Ардалион Александрыч, батюшка! — крикнула она ему вслед, — остановись на минутку; все мы грешны; когда будешь чувствовать, что совесть тебя меньше укоряет, приходи ко мне, посидим, поболтаем о прошлом-то. Я ведь
еще, может, сама тебя в пятьдесят
раз грешнее; ну, а теперь
прощай, ступай, нечего тебе тут… — испугалась она вдруг, что он воротится.
— Да что мне в том, что ты низок! Он думает, что скажет: низок, так и вывернется. И не стыдно тебе, князь, с такими людишками водиться,
еще раз говорю? Никогда не
прощу тебе!
—
Прости меня!..
Прости меня!.. —
еще раз повторит Коля, протягивая к ней руки.
— Скажи мне
еще раз, что ты
прощаешь мне.
— За неделю до смерти мамаша подозвала меня и сказала: «Нелли, сходи
еще раз к дедушке, в последний
раз, и попроси, чтоб он пришел ко мне и
простил меня; скажи ему, что я через несколько дней умру и тебя одну на свете оставляю.
—
Простите меня, —
еще раз повторил Малевский, а я, вспоминая движение Зинаиды, подумал опять, что настоящая королева не могла бы с большим достоинством указать дерзновенному на дверь.
Прощайте. Мысленно целую вас в лоб… как покойника, потому что вы умерли для меня. Советую это письмо уничтожить. Не потому, чтобы я чего-нибудь боялась, но потому, что с временем оно будет для вас источником тоски и мучительных воспоминаний.
Еще раз повторяю…»
Забиякин (Живновскому). И представьте себе, до сих пор не могу добиться никакого удовлетворения. Уж сколько
раз обращался я к господину полицеймейстеру; наконец даже говорю ему: «Что ж, говорю, Иван Карлыч, справедливости-то, видно, на небесах искать нужно?» (Вздыхает.) И что же-с? он же меня, за дерзость, едва при полиции не заарестовал! Однако, согласитесь сами, могу ли я оставить это втуне!
Еще если бы честь моя не была оскорблена, конечно, по долгу християнина, я мог бы, я даже должен бы был
простить…
— Ну, и слава богу. А теперь, на радостях,
еще по бокальчику выпьем — вон, я вижу, в бутылке
еще осталось. Не привык я к шампанскому, хотя и случалось в посторонних домах полакомиться. Ну, да на этот
раз, ежели и сверх обыкновенного весел буду, так Аннушка
простит.
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше, и в то время, как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «
простите, братцы!»,
еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только
еще раз: «
простите, братцы!» В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию.
—
Прощайте, monsieur Irteneff, — сказала мне Ивина, вдруг как-то гордо кивнув головой и так же, как сын, посмотрев мне в брови. Я поклонился
еще раз и ей, и ее мужу, и опять на старого Ивина мой поклон подействовал так же, как ежели бы открыли или закрыли окошко. Студент Ивин проводил меня, однако, до двери и дорогой рассказал, что он переходит в Петербургский университет, потому что отец его получил там место (он назвал мне какое-то очень важное место).
«Написано все верно,
прощаю вас на этот
раз, только если такие корреспонденции будут поступать, так вы посылайте их на просмотр к Хотинскому… Я
еще не знаю, чем дело на фабрике кончится, может быть, беспорядками. Главное, насчет штрафов огорчило купцов. Ступайте!»
— Нет, некогда, некогда! — бормотал Марфин, и, проговорив
еще раз «
прощайте!», уехал.
— Что? — сказала наконец мамка глухим, дребезжащим голосом, — молишься, батюшка? Молись, молись, Иван Васильич! Много тебе
еще отмаливаться!
Еще б одни старые грехи лежали на душе твоей! Господь-то милостив; авось и
простил бы! А то ведь у тебя что ни день, то новый грех, а иной
раз и по два и по три на день придется!
Они помолчали.
Еще раз сказал кто-то: «
прощай».
«Ах ты, ракалья этакая! — подумал я, —
еще он сомневается… „если он чем-нибудь меня обидел“! Да и зачем он очутился здесь и говеет как
раз в той же церкви, где и я?.. А впрочем, думаю: по-христиански я его
простил и довольно; больше ничего не хочу про него ни знать, ни ведать». Но вот-с причастился я, а Постельников опять предо мною в новом мундире с жирными эполетами и поздравляет меня с принятием Святых Таин.
— Написано все верно,
прощаю вас на этот
раз, только если такие корреспонденции будут поступать, так вы посылайте их на просмотр к Хотинскому… Я
еще не знаю, чем дело фабрики кончится, может быть, беспорядками, главное, насчет штрафов огорчило купцов; ступайте!
—
Прощай, почтенный гражданин! — сказал он Минину. — Я спешу теперь в дом боярина Туренина и через несколько часов явлюсь вместе с ним пред лицом сановников нижегородских, в числе которых надеюсь увидеть и тебя. Повторяю
еще раз: я исполню долг мой; но… прошу тебя — не осуждай меня прежде времени!
Но
простите мне, мой читатель, если я так далеко отвлек вас от главного предмета. Мне следует
еще досказать вам мою простонародную повесть. К общему нашему удовольствию, я на этот
раз не займу вас слишком долго.
Она сделала несколько шагов в направлении двери кабинета и, занеся руку за спину, торопливо повела ею по воздуху, как бы желая встретить и пожать руку Литвинова; но он стоял как вкопанный далеко… Она
еще раз проговорила:"
Прощайте, забудьте" — и, не оглядываясь, бросилась вон.
Ирина нагнулась,
еще раз шепнула:"Твоя…
прощай!"
— Вы принадлежите к особенному разряду людей, которых нельзя мерить на обыкновенный аршин, ваши нравственные требования отличаются исключительною строгостью, и, я понимаю, вы не можете
прощать; я понимаю вас, и если иной
раз я противоречу, то это не значит, что я иначе смотрю на вещи, чем вы; говорю я прежний вздор просто оттого, что
еще не успела износить своих старых платьев и предрассудков.
Извозчику велели ехать тихо, чтобы не трясло больную. Карета тронулась, девушки
еще раз крикнули: «
Прощайте!»—а Даша, высунувшись из окна,
еще раз перекрестила в воздухе девочек, и экипаж завернул за угол.
Эта святая душа, которая не только не могла столкнуть врага, но у которой не могло быть врага, потому что она вперед своей христианской индульгенцией
простила все людям, она не вдохновит никого, и могила ее, я думаю, до сих пор разрыта и сровнена, и сын ее вспоминает о ней
раз в целые годы; даже черненькое поминанье, в которое она записывала всех и в которое я когда-то записывал моею детскою рукою ее имя — и оно где-то пропало там, в Москве, и
еще, может быть, не
раз служило предметом шуток и насмешек…
Домна Пантелевна. Саша, Сашутка, ведь никогда
еще мы с тобой серьезно не говорили; вот он серьез-то начинается. Живешь, бедствуешь, а тут богатство! Ах, батюшки мои, какая напасть! Вот соблазн-то, вот соблазн-то! Уж не дьявол ли он,
прости Господи, тут подвернулся? В самый-то вот
раз… только что мы про свою нужду-то раздумались. Ну, как есть дьявол. А уж что ласки-то в нем, что этой всякой добродетели! Да давай же говорить о деле-то серьезно, вертушка!
— Сергей Павлыч! — проговорил он печально, —
прощайте; я обманулся в своих ожиданиях. Посещение мое действительно довольно странно; но я надеялся, что вы (Волынцев сделал нетерпеливое движение)… Извините, я больше говорить об этом не стану. Сообразив все, я вижу, точно: вы правы и иначе поступить не могли.
Прощайте и позвольте по крайней мере
еще раз, в последний
раз, уверить вас в чистоте моих намерений… В вашей скромности я убежден…
Маша. Все равно… Приду вечером.
Прощай, моя хорошая… (Целует Ирину.) Желаю тебе
еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий
раз по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне… Я уйду… Сегодня я в мерехлюндии, невесело мне, и ты не слушай меня. (Смеясь сквозь слезы.) После поговорим, а пока
прощай, моя милая, пойду куда-нибудь.
Тузенбах(целуется с Федотиком). Вы хороший, мы жили так дружно. (Целуется с Родэ.)
Еще раз…
Прощайте, дорогой мой!
— Эх, господа! господа! А
еще ученые,
еще докторами зоветесь! В университетах были. Врачи! целители! Разве так-то можно насиловать женщину, да
еще больную! Стыдно, стыдно, господа! Так делают не врачи, а разве… палачи. Жалуйтесь на меня за мое слово, кому вам угодно, да старайтесь, чтобы другой
раз вам этого слова не сказали. Пусть бог вас
простит и за нее не заплатит тем же вашим дочерям или женам. Пойдем, Настя.
Тот же самый недостаток в произведении искусства во сто
раз больше, грубее и окружен
еще сотнями других недостатков, — и мы не видим всего этого, а если видим, то
прощаем и восклицаем: «И на солнце есть пятна!» Собственно говоря, произведения искусства могут быть сравниваемы только друг с другом при определении относительного их достоинства; некоторые из них оказываются выше всех остальных; и в восторге от их красоты (только относительной) мы восклицаем: «Они прекраснее самой природы и жизни!
—
Прости, брат!.. —
еще раз попросил Гаврила.
— Здравствуйте, батюшка Алексей Иванович, — сказала она, медленно и важно склоняя голову, — извините, что
еще раз побеспокоила,
простите старому человеку.
— Должен. Мало этого, ты должен ее исправить: на твое попечение она отдана богом.
Еще раз прошу тебя —
прости ее и не оставляй.
P. S. Очень жаль, что вы прислали мне деньги на ведение дела развода. Это неприятно и непохоже на вас. Ну, что же делать. Я столько
раз ошибался. Можно и вам
раз ошибиться. Деньги возвращаются. Мой исход короче, дешевле и вернее. Об одном прошу: не сердитесь на меня и добром поминайте меня. А
еще, тут есть часовщик Евгеньев, не можете ли вы помочь ему и устроить его? Он слабый, но хороший.
Прощайте. Федя».
Федя. Можете.
Прощайте, князь,
еще раз благодарю вас.
— Ты мне вчера одно слово сказал, — повторил
еще раз старик, — ты меня этим словом как ножом в сердце пырнул. Твой отец мне тебя, умираючи, приказывал, ты мне заместо сына ро́дного был, а коли я тебя чем обидел, все мы в грехе живем. Так ли, православные? — обратился он к стоявшим вокруг мужикам. — Вот и матушка твоя родная тут, и хозяйка твоя молодая, вот вам фитанец. Бог с ними, с деньгами! А меня
простите, Христа-ради.
— Что тетушка? — говорила тетушка, входя в кухню и тяжело дыша; она была очень толста, и на ее груди могли бы поместиться самовар и поднос с чашками. — Что там
еще тетушка? Ты тут хозяйка, ты и распоряжайся, а по мне их, подлецов, хоть бы вовсе не было. Ну, вставай, боров! — крикнула она на Пантелея, не вытерпев. — Пошел с глаз! Последний
раз тебя
прощаю, а случится опять грех — не проси милости!
Прощай! Прежде я прибавил бы: будь счастлив; теперь скажу тебе: старайся жить, оно не так легко, как кажется. Вспоминай обо мне, не в часы печали — в часы раздумья, и сохраняй в душе твоей образ Веры во всей его чистой непорочности…
Еще раз прощай!
— Павел Андреич, — сказала она, печально улыбаясь. —
Простите, я не верю вам: вы не уедете. Но я
еще раз прошу. Называйте это, — она указала на свои бумаги, — самообманом, бабьей логикой, ошибкой, как хотите, но не мешайте мне. Это всё, что осталось у меня в жизни. — Она отвернулась и помолчала. — Раньше у меня ничего не было. Свою молодость я потратила на то, что воевала с вами. Теперь я ухватилась за это и ожила, я счастлива… Мне кажется, в этом я нашла способ, как оправдать свою жизнь.